Гиллспи показал на стул возле стены:
– Я сказал, чтобы тебе принесли завтрак. Можешь подождать тут. У ребят сейчас хватает забот. Мы поймали убийцу.
– Он подписал признание? – осведомился Тиббс.
– Это никому не нужно, – отпарировал Гиллспи. – Я просмотрел его дело. Всего девятнадцать лет, а уже два привода. Один за мелкую кражу, другой за то, что приставал к девушке по имени Делорес Парди. А потом, у него оказался бумажник Мантоли.
– Похоже, что начало хорошее, – согласился Вирджил Тиббс.
– Вот сейчас и посмотрим, какое это начало, – заявил Гиллспи и потянулся к селектору. – Приведите Оберста, – приказал он.
Пока они ждали, Гиллспи бросил быстрый взгляд в сторону Тиббса.
– Тебе известно, что такое "белое отребье", Вирджил? – спросил он.
– Я слышал это выражение, – ответил Тиббс.
В коридоре зазвучали шаги, и плотный приземистый полицейский втолкнул в кабинет юношу, почти подростка. Арестант был в наручниках. Он казался слишком худым даже для своего невысокого роста. Угловатые коленки выступали резко и неуклюже, туго обтянутые голубыми бумажными брюками. Он то и дело мигал, поводя глазами вокруг, а потом кидал взгляд на скованные запястья, на Гиллспи и опять на свои руки. Казалось, Оберста качает и ему приходится прилагать героические усилия, чтобы сохранить равновесие.
Гиллспи выпрямился и рявкнул:
– Сесть!
Харви Оберст просто-напросто перестал удерживать свое тело и плюхнулся на стул. Его тощий зад с глухим стуком ударился о жесткое сиденье, но Оберст, казалось, ничего не почувствовал. Он уронил руки на колени и, словно теперь не осталось смысла держать голову прямо, позволил ей упасть набок.
Проходили секунды, а Гиллспи все тянул, выжидая, когда арестованный до смерти перепугается. Однако по Оберсту нельзя было заметить, чтобы это на него подействовало.
Гиллспи перевел взгляд на полицейского.
– А остальное при тебе? – спросил он.
Приземистый полисмен полез во внутренний карман и извлек тисненый бумажник. Гиллспи завладел им, внимательно осмотрел сверху, а затем влез внутрь и изучил содержимое.
– Можно снять браслеты, – сказал он почти по-домашнему.
Освобожденный от наручников, Харви Оберст тут же принялся растирать руки, сперва одно запястье, потом другое, но не произнес ни слова.
– Зачем ты это сделал? – спросил Гиллспи.
Оберст приподнял голову и набрал воздуху.
– Потому что он лежал там, и все. Прямо на виду. Набитый деньгами. Я видел: он мертвый и они ему не нужны. А он просто валяется. Не я, так кто-нибудь другой взял бы. А мне они были очень кстати. Я и взял. – Он помолчал и добавил примирительным тоном:
– Вот и все.
– Ну да, только сначала ты его убил, – подсказал Гиллспи.
Арестованный вскочил на ноги, словно его внезапно пронзила острая, нестерпимая боль.
– Я взял бумажник! – закричал он с исказившимся лицом. – Взял, потому что тот тип все равно был уже мертвый. Мне были нужны деньги, очень! Но я не убивал! – На последних словах голос у него сорвался, и он прохрипел конец фразы, лишив ее силы убеждения.
Тогда Оберст сделал новую попытку. Указательным пальцем левой руки он постучал себя в грудь.
– Я не убивал и не стал бы убивать его, если бы даже собирался ограбить. Он и вправду был хорошим малым – я знал его раньше. А если бы мне было нужно, я бы запросто справился с ним и так, без всякого убийства. Говорю вам, я только подобрал бумажник! – Вдруг он умолк и снова упал на стул. Теперь голова Оберста наклонилась вперед, пока подбородок не уткнулся в грудь.
Билл Гиллспи взмахнул рукой, давая знать, что разговор окончен.
– Зарегистрируйте его, – приказал он. – Подозрение в убийстве.
Шеф откинулся в своем кресле, насколько хватило риска, и уставился в потолок. Он не опускал глаз, пока арестованного не увели.
Когда несколько мгновений спустя донесся лязг захлопнувшейся двери, Гиллспи заметно расслабился и перевел взгляд на Вирджила Тиббса, спокойно сидевшего в стороне на неудобном стуле.
– Ну, с этим ясно, – заметил он.
– Да, это очень поможет следствию, – согласился Тиббс.
– То есть как "поможет"? – спросил Гиллспи, разнообразия ради почти нормальным тоном.
– Это исключает поверхностные мотивы, скажем обыкновенный грабеж, – объяснил Тиббс. – Выходит, надо копать поглубже. Я так и думал, но увидеть прямое подтверждение – просто удача.
Гиллспи повернулся к Тиббсу, насмешливая улыбка озарила его лицо.
– Не рассказывай, будто ты поверил в эту детскую историю. А я-то думал, ты малый не промах, Шерлок Холмс с Побережья, охотник за головами. Ну, если уж ты сыщик, то я – китайский император.
В дверях появился Арнольд, в одной руке он нес сандвичи, завернутые в пергамент, в другой – бумажный стакан с кофе. Ни слова не говоря, он протянул все Тиббсу и затем повернулся к шефу.
– Ну что, это точно Оберст? – спросил он.
Гиллспи махнул рукой в сторону Тиббса, который разворачивал сандвичи.
– Спроси у него, – предложил он.
Арнольд послушно поглядел на Тиббса.
– Ну? – спросил он.
– Оберст не виновен в убийстве, я почти уверен в этом, – ответил Тиббс.
– Теперь объясни почему, – подбодрил Гиллспи.
– Потому что он левша, – сказал Тиббс и откусил от сандвича.
Арнольд возрился на Гиллспи.
– А дальше? – спросил тот.
Тиббс, занятый едой, ответил не сразу.
– Когда сегодня утром я осматривал тело, – терпеливо начал он, – выяснилось, что смертельный удар был нанесен по затылку справа под углом в семнадцать градусов каким-то тупым орудием. Это почти неопровержимо доказывает, что нападавший не был левшой. Если вы, мистер Гиллспи, возьмете на минутку вашу линейку, я объясню вам, в чем суть.